Eliza Malek Uniwersytet Lodzki презентация

русской письменности совершается главным образом по жанрам, что писатели, как правило, стараются стушевать свой индивидуальный облик, считая себя не авторами в современном понимании этого термина, а лишь несовершенными носителями мыслей и выражений более авторитетных творцов.
Но среди писателей Древней Руси найдем также предтечей писателей Нового времени, ставивших во главу угла оригинальность замысла и его исполнения.

противоречивой. Его внешняя политика привела к заметному расширению Русского государства (в его царствование были завоеваны Казань, Астрахань и Западная Сибирь), что обычно оценивается положительно. Менее положительно оценивается введение Иваном Грозным опричнины и установление крепостного права.

Казанской истории, созданной анонимным писателем в 1564-1565 гг., славит его как царя и вождя, История о великом князе Московском Андрея Курбского (первая половина 70-х годов XVI в.) рисует Грозного как злодея, лишенного человеческих чувств.

граничащей с патологией.
В этом не было бы ничего удивительного, если бы не тот факт, что Иван Грозный не только нарушает нормы бытового поведения, но без всякого стеснения разрушает литературные нормы и каноны.

лишь в начале и конце своих посланий
Cр.:
«Царево государево послание во все его Российское царство на крестопреступников его, на князя Aндрея Курбского с товарищи о их измене».
«Писание же твое приято бысть и вразумлено внятельно». (Далее: цытаты из Cв.Писания).

такую злобу? И чему подобен совет твой будет, паче кала смердяй? Или мниши праведно быти, еже от единомысленников твоих злобесных учинено, еже иноческое одеяние свергши и на кристьян воевати? Или се есть нам на отвещание, яко невольное пострижение? Ино несть сие, несть. Как убо Лествичник рече: видех неволею ко иночеству пришедших и паче вольных исправившихся? A чесо убо сему слову не подражасте, аще благочестиви есте?»

больших чаш, посвященных дьяволу, куда и тот приглашен был по случаю:хотел было этим того вроде как другом себе сделать. А упившись, начал царь плясать в маске, а с ним и бывшие на пиру. Увидев такое бесчинство, этот знатный и благородный человек стал плакать и говорить ему, что недостойно его, христианского царя, так поступать. А царь стал принуждать его, говоря: «Веселись и резвись с нами» и, взяв маску, стал возлагать тому на лицо. Но тот сорвал ее, растоптал и сказал: «Да не будет мне, человеку в чине советника, совершить это беззаконие и безумие!» И царь, полный ярости, прогнал того со своих очей, а через несколько дней после этого, в воскресенье, когда тот стоял на всенощном бдении в церкви, во время чтения Евангелия, велел бесчеловечным и жестоким воинам зарезать его, стоящего близ алтаря - как невинного агнца божия» [ПЛДР, XVI (3)].

сознает себя мучеником за истинную веру).
Ему некого бояться, никто из живых ему больше не угрожает.
Крайняя традиционность взглядов и новаторство литературной манеры.

другой сруб, и паки около всех общая ограда за четырьмя замками. Cтражие же стрежаху темницу..., и я о том не тужу.., ни очию возвести на небо возможно; едина скважня, сиречь окошко. В него пищу подают, что собаке; в него же и ветхая измещем, тут же и отдыхаем. Cперва зело тяжко от дыму было: иногда на земли валяяся удушисься, насилу отдохнешь. A на полу том – воды по колени, все беда! Oт печали великия и туги неначаяхомся и живы быти, многажды и дух в телеси займется, яко мертв – насилу отдохнешь...»

велел ящичек зделать, — писал протопоп Аввакум боярыне Ф. П. Морозовой в 1669 г., — и заклеил своима бедныма рукама то посланейце в бердыш... и поклонился ему низко, да отнесет, Богом храним, до рук сына моего-света; а ящичек стрельцу делал старец Епифаний».
Для рассылки адресованных «в мир» «грамоток» пустозерские узники использовали также деревянные кресты, в которых Епианий делал искусные тайники.

единомышленниками благодаря подкупу. Он получал деньги м.пр. от боярыни Морозовой. «Аввакуму и его пустозерским «соузникам» приходилось тратить больше, чем какому-нибудь жителю Москвы. Вот пример: чтобы отослать письмо Морозовой, Аввакуму пришлось дать стрельцу целую полтину». (А. Панченко, Боярыня Морозова – символ и личность, с. 13)

старца (Епифания)... где пьем и едим, тут... и лайно испражняем, да складше на лопату, — и в окошко!.. Мне видится, и у царя-тово, Алексея Михайловича, нет такого покоя».
«Оборвали, что собаки, один хохол оставили, что у поляка, на лбу!»

Мне под робят и под рухлишко дал (воевода Афанасий Пашков) две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошедей не смеем, а за лошедьми итти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, — кольско гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на нея набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «Матушка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «Что ты, батько, меня задавил?» Я пришол, — на меня, бедная, пеняет, говоря: «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя до смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино еще побредем».

юмора Аввакума. С одной стороны, это «ободрение смехом» в самую тяжелую минуту, это смех исцеляющий, помогающий достойно выдержать любое испытание. С другой стороны, это кроткий смех, который предохраняет от самовозвеличения и самолюбования». (Лихачев)

протопоп, когда перед ним встал нравственный выбор. Кончилась сибирская ссылка. Попал в опалу Никон, уже отрекся он от патриаршего престола, а из Москвы пришел царский указ возвратить Аввакума. Протопопа терзали сомнения. Не было Никона, но остались никонианские нововведения, против которых он восстал с такой яростью. А с другой стороны, можно было, пользуясь падением главного врага, получить полное прощение, наконец-то дать семье спокойную жизнь и достаток.

вопросил: “жена, что сотворю? зима еретическая на дворе; говорить ли мне или молчать? – связали вы меня!” и, услышав в ответ: “Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово божие попрежнему, а о нас не тужи…Поди, поди в церковь, Петровичь, – обличай блудню еретическую!”, поклонился жене земным поклоном. [c.142]

и неинтересен читающему. Житие никогда не может вестись от лица подвижника, авторское начало в нем ограничено функциями рассказчика; Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, характеризуется разложением всех житийных канонов». (Берман, Художественный язык средневековья, Москва 1982, с. 181)

Иван Грозный, и Aввакум скорее беседуют или спорят со слушателем). Иван Грозный с позиции грозного царя, Aввакум с позиции духовного отца, наставника, проповедника, и даже апостола.