ГБОУ СОШ №1106 ЮЗАО города Москвы 2013 год. презентация

Александровна , учитель литературы; Каткова Светлана Викторовна, школьный библиотекарь, учитель истории; Крючкова Елена Викторовна, учитель французского.

ГБОУ СОШ №1106
ЮЗАО города Москвы
2013 год.

Электронная презентация « Это время было французским».
Французский язык становится первым языком межнационального общения, в России многие дворяне владеют французским намного лучше, чем русским, не знать французского – позор и почва для насмешек.
3. Представление отдельных сцен из комедии
И.А. Крылова «Урок дочкам».
Действие 1. Явления: 2,4, 6,7,8, Последнее- «фанфиковское».
4. Краткий рассказ об Иване Андреевиче Крылове.
Мазурка. Разговоры на французском.

Chateaubriand!
- Pouvez-vous préciser lequel?
Atala, ou Les Amours de deux sauvages dans le désert!
- Cela doit être très captivant! Pouriez-vous me le préter pour quelque temps?

титул древней столицы, стала почти провинцией. В Москву теперь ссылали в почетную ссылку и тех, «кто Сибири не заслужил». В Москву отправлялись и постаревшие вельможи, как бы на пенсию. И время в Москве – замедлилось…
Бурная столичная жизнь шла в Петербурге, там же был императорский двор, там же иностранные послы, иностранная мода, иностранная литература и все иностранное и модное, там же модные балы и великосветские развлечения, доступные узкому кругу, допущенному ко двору. Там же в Петербурге высокий накал государственной службы, дележ чинов и должностей, там же лучшие полки, гвардия и лейб-гвардия с головокружительными перспективами.

чины были в Петербурге, Москва осталась при своих торговых путях и церквях, стала считаться городом купеческим и патриархальным. Если в Петербурге спрашивали: «Где вы служите?», то в Москве: «Чем вы занимаетесь?». Если в Петербурге говорили – чиновник, в Москве говорили – барин. Новости доходили с изрядным опозданием, и если Петербург бурлил от каких-то «горячих» событий, то до Москвы все это доходило, но не спеша и успевало «остыть».
Кузнецкий мост
в XVIII веке

мириться со своим провинциальным статусом. Люди хотели быть не хуже столичных жителей, хотели модно одеваться, жить как в столице, говорить как в столице, развлекаться как в столице – чтобы, попав в Петербург, в грязь лицом не ударить. Многим это удавалось с большим успехом. А еще больше людей относилось к этому с иронией.
Давайте взглянем на жизнь московского дворянства в начале XIX века: посмотрим, как одевались, развлекались, чему учились, как жили и что ели.

модами, французской литературой. И это неудивительно : Франция - передовая европейская страна. Впервые в истории мода и модная одежда стали доступны относительно большому кругу людей, стали менее заметны различия между сословиями ; образованных людей стало больше, больше стало светской «легкой» литературы, появился бульварный жанр. И вся Европа, а за ней и Россия начали подражать французам – тогдашним « властителям дум». Французский язык становится первым языком межнационального общения, в России многие дворяне владеют французским намного лучше, чем русским. Не знать французского – позор и почва для насмешек.
Впрочем, в то время русская светская литература делает первые шаги и не может сравниться по обилию жанров и количеству авторов и изданий с европейской и французской. Можно сказать, что наши литераторы выросли на французской литературе и отчасти на немецкой и английской. В это же время бурно развивается и европейская пресса. Издается огромное количество газет, пишутся острые статьи, появляется жанр газетной карикатуры. Можно сказать, мир меняется необратимо, дверь между сословиями теперь отпирается « золотым ключом», и выглядеть как аристократы теперь могут многие.

Париже

есть! На «Кузнецком мосту», еще с Екатерининских времен, граф Ростопчин сдает французским портным и торговцам свою землю под магазины и лавки. Кузнецкий мост через реку Неглинную с обеих сторон занят модными магазинами и салонами. Там московские и провинциальные модники и модницы могут привести свой вид в соответствии с парижской модой.
А угнаться за модой в то время было очень трудно. Модных журналов не было, поэтому дворяне выписывали готовые нарядные костюмы из-за границы, покупали у торговцев модные платья и мелочи, заказывали туалеты в иностранных мастерских.
Старшее поколение за модой поспевает с трудом: «Большая дедовская карета, запряженная шестью чалыми клячами, остановилась у дверей модной лавки. Вот из нее вылезает пожилая женщина в большом чепце, подходят три молодые девушки: « Дайте нам головных уборов, покажите нам эти шляпки, да по христианской совести, госпожа мадам!» И мадам, понимая с кем имеет дело, продает втридорога залежалый товар.
Нравы Кузнецкого моста и его завсегдатаев постоянная почва для сатиры:
 
«Кузнецкий мост давно без кузниц,
Парижа пестрый уголок,
Где он вербует русских узниц,
Где он сбирает с них налог.»
– пишет А.С. Грибоедов.

но это в основном зимой, да и не всех туда приглашают. Нужны развлечения попроще, на каждый день.
В Петербурге публика прогуливается по набережным и по Невскому проспекту, где можно встретить многих важных персон, а то и самого Государя!
В Москве это не получится, но прогуливаться, щеголяя парижскими туалетами, можно. В Москве появляются модные, как бы сказали сейчас, «популярные » места для прогулок. В Москве это не улицы, а аллеи среди зелени. Например, «Марьина роща» – тогда еще не имевшая дурной славы.
Вот как о московских гуляньях вспоминает К.Батюшков: «На гулянье приезжают одни, чтобы отдыхать от забот, другие – ходить и дышать свежим воздухом, женщины приезжают собирать похвалы, мужчины удивляться, а лица всех почти спокойны. Здесь страсти засыпают, люди становятся людьми, одно самолюбие не дремлет, оно всегда на часах»
На прогулку надевали все самое красивое: орденские знаки, ленты, бархатные камзолы и шелковые платья, дабы показать себя. Состоятельные люди выезжали на прогулку в собственном экипаже, некоторые в наемном, многие пешком. Много гуляли в Останкине и в Петровском парке. В Подновинском предместье собиралась публика попроще, там были балаганы и прочие развлечения. На большие праздники: на Пасху, на Масленичные гулянья - в этих местах собирались все московские сословия.

традиция. Во многом способствовал этому Христиан Иванович Лодер. На Остоженке, в Хитром переулке, врач открыл заведение, куда с раннего утра москвичи стремились приехать и выпить «минеральной воды». Открыто оно было в огромном саду, где и прогуливались с раннего утра больные. Водолечение стало модным занятием. Как-то сразу стало модным иметь «слабое» здоровье, требующее постоянного лечения минеральными водами.
Своих минеральных вод в Москве нет, но можно составлять искусственные. Водолечебница была настоящим клубом, причем обязательным к посещению.
Все было организовано на высшем уровне: каждому пациенту составлялась программа лечения, приготавливались лечебные воды, выдерживались паузы между приемами. Во время пауз пациенты прогуливались по парку, а в беседке играл оркестр. Водолечебница открывалась в 6 часов утра, и многие приезжали прямо к открытию. Рвение некоторых пациентов граничило с сумасшествием и тоже стало мишенью для сатиры. От водолечебницы Лодера, например, пошло выражение «гонять лодыря», что оно означает – все знают.
Лишь только пять часов пробьет,
Жена моя уже одета,
И под крыльцом стоит карета,
И мы с пяти часов утра
Уж едем с нею со двора.
Стоимость билета, или на современном языке – абонемента, составляла баснословные 300 рублей (годовой заработок ремесленника!), так что мода обходилась недешево.

продолжение зимы каждый день в Москве бывало до 40 балов в дворянских домах, не считая Благородного собрания, где обычно собирались не менее 4000 человек. Один из современников писал : «…каждая зима в Москве походила на шумную неделю масленицы». Другой вспоминал: «…балам нет конца, и не понимаю, как могут выдерживать. Ежели сумасшествие продолжится на всю зиму, то все переколеют, и к будущей нужен будет рекрутский набор танцовщиц».
Бал открывался каким-то определенным танцем, в котором принимали участие все присутствующие. За первым «обязательным» следовали другие, легкие танцы: экосез, экосез-кадриль и мазурка. Вальс в первой четверти XIX столетия считался тогдашними строгими моралистами танцем не совсем приличным, но московские кавалеры и дамы танцевали его с особым увлечением и воодушевлением, заставляя восхищаться красотой и изящностью, умением танцевать даже приезжих иностранцев, знатоков вальса. Заканчивался бал особым танцем с множеством фигур, выдумываемых первой парой, сопровождавшимся беготней по всем комнатам.
Бальный оркестр, составленный обыкновенно из крепостных артистов, в большинстве случаев, был очень плох. Во время бала оркестр помещался на хорах и, как правило, не был богат музыкантами.

со сластями, куда шли танцующие , спасаясь от духоты и копоти танцевальных зал.
Буфет был обставлен по стенам прилавками, на которых в хрустальных чашах лежали грудами фрукты и конфеты, стояли граненые разноцветные графины с освежающими напитками, а в серебряном самоваре кипела вода. Добраться до прилавка из-за многолюдства всегда было трудно. «Пока мы дожидались нашей очереди, – рассказывает современник, – чтобы напиться, один приземистый барин успел пропустить в себя пять чашек чаю и проглотить с полдюжины сдобных булочек, но, по крайней мере, он ничем не запасался, а в двух шагах от него, какая-то пожилая барыня преспокойно набивала конфетами свой огромный ридикюль, который начинал уже принимать форму увесистого кулька…»

языка. И в те времена почти любой иностранец годился в учителя. Понятно, что лучшие оседали в столице, а совсем уж никчемные продвигались в глубь страны и, конечно, через Москву.
А потому бывали очень курьезные случаи.
Наиболее востребованными оказались французы, а также франкоговорящие швейцарцы – настолько, что русские дворяне стали буквально гоняться за всяким приезжим французом, хоть сколько-нибудь пригодным на роль учителя.
А годился на эту роль, по тогдашним понятиям, почти всякий, если только он не ходил в лохмотьях, не вытирал ладонью рот и не был глухонемым, поскольку в этом случае он мог говорить по-французски и уже имел какие-никакие европейские манеры.

Большего же от воспитания тогда не требовали.
Поэтому изрядное число поваров, мыловаров, портных и модисток, прибыв в Россию в поисках счастья, убеждались, что гораздо легче и лучше устроится на сытное и непыльное место домашнего наставника, и пополняли собой армию гувернеров и учителей всех наук. За неимением француза провинциальные родители соглашались и на любого иностранца.

учить его немецкому языку. Отправляя обоз с хлебом в Москву, он поручил старосте нанять учителя-немца, не дороже чем за 150 рублей в год. Староста привез немца, согласившегося служить за 140 рублей. Тот оказался плохим учителем, но хорошим переплетчиком и великим мастером клеить из бумаги коробочки.
Через год этого учителя заменили другим за 180 рублей. Он кое-чему все-таки научил, но лучше умел делать сыры и играть на флейте. Еще через два года появился третий учитель – отставной квартирмейстер прусской службы – за 225 рублей в год- человек грубый и жестокий. Он сильно бил ученика, пока пятнадцатилетний уже Протасьев однажды не отлупил его в ответ. После этого учителя отпустили; на том ученье и кончилось.
«Достать вам иностранца, посадить его в кибитку и отправить мне нетрудно, – писал поэт К. Н. Батюшков к сестре в деревню, – но какая польза от этого? За тысячу (в год) будет пирожник, за две – отставной капрал, за три – школьный учитель из провинции, за пять, за шесть – аббат».
Писатель и дипломат И. М. Муравьев-Апостол, долго живший во Франции и владевший не то десятью, не то двенадцатью языками, находил ситуацию с устным французским в русском свете катастрофической: «Изо ста человек у нас (и это самая умеренная пропорция) один говорит изрядно по-французски, а девяносто девять по-гасконски, не менее того все лепечут каким-то варварским диалектом, который они почитают французским потому только, что у нас это называется "говорить по-французски"…Войди в любое общество: услышишь презабавное смешение языков! тут слышишь нормандское, гасконское, русильонское, прованское, женевское наречия; иногда и русское пополам с вышесказанными. – Уши вянут!»

вне дома, наиболее приличными заведениями были пансионы, содержащиеся иностранцами. На начало XIX века в Москве было около 20 пансионов для дворянского сословия. Наиболее престижными были Московский благородный пансион и пансион при Московском университете. Преподавались иностранные языки, арифметика, закон божий, танцы и фехтование. Русскому языку не учили нигде. Преподавание было основано на заучивании наизусть и очень формально. При этом в комнатах было холодно, еда скудная и телесные наказания. Нелегко приходилось в учении дворянским недорослям.
Впрочем, домашнее обучение было не лучше. Князь И. М. Долгорукий вспоминал: «Я учился немецкому языку, учился два года и слова не затвердил; еще один учил меня фехтованию – и я принялся за ремесло рубаки прекрасно; другие двое выправляли мне ноги – и я плясал изрядно; старый артиллерийский сержант занимал меня математическими упражнениями, но – грешный человек – дошел до дележа и в пень стал у дробей». Кроме этого шестнадцатилетний Долгорукий учился еще музыке, рисованию, верховой езде и барабанному бою – и, как уверял, преуспел лишь в последнем.

быт в виде статуэток, драпировок, безделушек, иногда мебели. Бытовой уклад жизни и устройство жилья остались российскими.
Обстановка и отделка комнат нередко удивляла заезжих иностранцев своей «сборностью» и отсутствием единого стиля: камины были сделаны из разных пород мрамора, стояла превосходная мебель, множество изделий из бронзы, мраморных статуй и статуэток, на стенах – картины хороших мастеров, богатые драпировки и гобелены, прекрасные ковры… и вдруг рядом обнаруживалась потертая простая мебель, скрипучие кровати, богато населенные клопами, отсутствие необходимейших удобств, комнаты без отделки и обоев, стулья без подушек, окна без занавесок, с разбитыми стеклами, подклеенными бумагой, голые деревянные неокрашенные полы и печи со щелями в изразцах.

без повода, семьей, и с гостями, и на приеме, и вообще везде. А московское хлебосольство, доходящее до абсурда! У Ивана Петровича Архарова каждый день обедало не менее сорока человек, а по воскресеньям давались балы, на которые собиралось все лучшее московское общество.
Иван Петрович встречал своих гостей с таким искренним радушием, что каждый из них мог считать себя самым желанным для него человеком. Особенно почетных и любимых гостей он заключал в объятия, приговаривая: «Чем угостить мне дорогого гостя? Прикажи только, и я зажарю для тебя любую дочь мою!»
А московских хозяек отличали и в Петербурге.
Так И.А. Крылов довольно часто обедал у А.М. Тургенева, потому что очень ценил кулинарные способности его кухарки Александры Егоровны. «Александра Егоровна какова! Недаром в Москве жила – у нас здесь такого расстегая никто не смастерит – ни одной косточки! Так на всех парусах через проливы в Средиземное море и проскакивают!» – говорил Крылов, ударяя себя при этом ниже груди.

Явления: 2,4, 6,7,8,

дочери дворянина Велькарова, воспитывались у своей тётки гувернанткою мадам Григри «на последний манер». Модницы рассердили отца тем,  всё время приглашали к себе в дом «нерусей». У Велькарова лопнуло терпение, и он привёз дочек в деревню.
Здесь отец запрещает Фёкле и Лукерье говорить по-французски. Чтобы дочки не ослушались, Велькаров приставляет к ним старую няню Василису, которая следит за каждым шагом девушек.
У барышень есть горничная Даша. Ещё в Москве собиралась она выйти замуж за Семёна, да только ни у жениха, ни у невесты не было денег. Свадьба была отложена до тех времён, пока деньги появятся. Служа у дворянина Честона, Семён ездил с ним в Петербург. Там Честон разорился и был вынужден «на самом лёгком ходу» ехать в армию «бить бусурманов». Занемогший дворянин остановился в деревне Велькарова, и Семён пошёл повидаться с Дашей. Даша говорит жениху, что её барышни щедры, но только к иностранцам. У Семёна созревает план...
Дальше просим дочитать читать комедию Ивана Крылова и сравнить с «фанфиковской» концовкой 7 «А» класса.

империя Дата смерти: 9 (21) ноября 1844 (75 лет) Место смерти: Санкт-Петербург,  Российская империя Род деятельности: поэт, баснописец, драматург Годы творчества: 1786—1843 Жанр: Басня, пьеса

vous êtes si charmante! Puis-je vous inviter à danser?