Игорь Васильевич.
И радостно, и грустно было мне получить Ваше письмо от 28 февраля. Радость была в том, что Ваше творчество было мне близким и Ваше имя звучало во всех странах, в которых я был за эти годы. Радость была и в том, что Вы прислали и книгу стихов, и манускрипт Ваш – всё это и звучно и глубоко по мысли и прекрасно по форме.
А грусть была в том, что Вы пишете и о Вашем, и вообще о современном положении писателей, – я бы сказал, вообще о положении культуры. Дело [об]стоит именно так, как Вы и описываете. Книга стала не нужна. В домах подчас вообще не находится книжной полки, а ведь было время, когда книга была другом дома. Сейчас происходит такой Армагеддон, который захлестывает всю жизнь, во всех её проявлениях. Люди более думают об удушении, нежели о животворении.
Вот Вы пишете об издании Вашей рукописи в «Алатасе». Но это издательство за последние годы совсем захирело. Гребенщиков с великими трудами на своём ручном станке иногда отпечатывает свои книги и радуется, когда во время его лекций удаётся продать несколько экземпляров. Вот каково положение. Конечно, не только о гонораре, но и вообще об издании в «Алатасе» нечего и думать.
Русские книжные магазины закрываются один за другим. Ещё недавно нам писали из Праги, что последний русский книжный магазин закрывается.
Всё это очень невесело, но приходится брать вещи так, как они на самом деле. Думается, что Вам удобнее и дешевле издать рукопись в Таллине или в Нарве, где есть русские типографии. Для такого издания посылаю Вам пять фунтов стерлингов поч[то]вым переводом.
Вообще делается величайшим секретом, как могут существовать писатели и художники. Когда как-то спросили
А. М. Ремизова, как он преодолевает трудности, он ответил: «И сам не знаю как». Ещё остаётся какая-то возможность лекций, которые собирают людей и проталкивают мысли об истинных ценностях. Но огрубение повсюду весьма велико. Всякое стремление и достижение вызывает лишь поношение.
Ещё недавно мы имели на наших глазах ужасающие к тому примеры. История культуры должна заполнить несколько весьма мрачных страниц. Казалось бы, такое положение вещей должно сближать собратьев по всем областям искусства, а на деле и это не замечается.
Не знаю, прислали ли Вы рукопись как список для меня, или же это есть оригинал для печатания, — потому на всякий случай возвращаю рукопись, если она потребуется для местного печатания.
Дай бог, чтобы ближайшие дни не ознаменовались ещё какими-то всемирными ужасами.
Хорошо, что Вы встречаетесь с А. Раннитом, — он мне очень нравится. Знаете ли Вы и латвийского славного поэта Рихарда Рудзитиса?
Всегда буду рад слышать от Вас и о Вас и на этом шлю мой сердечный привет.
Н. Рерих.
Автограф в РГАЛИ.